Детский новогодний праздник: сценарий и миф

Мир советского ребенка, как известно, тщательно контролировался со стороны взрослых. С одной стороны, жизнь ребенка непосредственно включалась в общественную жизнь советских взрослых: ребенок ходил вместе с родителями на демонстрации, читал со сцены стихи на празднике, посвященном дню Великой Октябрьской социалистической революции, выслушивал политинформации по школьному радио и пр. С другой стороны, моделировался собственно детский микрокосм, во многом дублирующий взрослый, — пионерская организация.

Течение детской жизни подчинялось организованному руслу «правил пионерского поведения» и «законов пионерии». Регламентировались детское время и пространство, повседневность и праздники. О последних и пойдет речь.

Приходится признать, что кажущаяся пестрота и многообразие детских (впрочем, и взрослых) праздников лишь следствие «оптического обмана зрения». И дело даже не в том, что массовый праздник проводится по заранее составленному сценарию, который варьируется весьма незначительно, а в особых культурных механизмах, обеспечивающих повторяемость определенных, значимых для общества форм поведения. К таковым и относится праздничный поведенческий комплекс — обязательная составляющая любой традиции. Этот комплекс представляет собой последовательность ритуализованных действий. Но отличительной чертой именно современного, и в частности советского, ритуала является несинкретичность действия и слова. Словесный компонент советского ритуала — сценарий — существует отдельно, в письменном (печатном) виде. При этом особенностью его бытования является типичный для постфольклорной стадии культуры способ трансмиссии: переписывание и перепечатывание. Таким же образом передается, например, распространенный жанр современного фольклора — девичий альбом. В этой связи можно говорить о принадлежности такого типа текстов, как сценарий праздника, к области словесного творчества, а не к сугубо этнографическому явлению. Соответственно и методы его описания должны носить междисциплинарный характер. Предмет исследования — методические разработки внеклассного досуга и отдыха детей — необходимо рассматривать как сложную, внутренне неоднородную систему, нуждающуюся в корректном описании научными методами. Сегодня же по отношению к этому материалу доминирующими оказываются публицистический и педагогический дискурсы. Явственно ощущающийся в настоящее время дефицит не ангажированных аналитических исследований в области изучения «культурно-развлекательной» деятельности образовательных и воспитательных учреждений может быть преодолен за счет применения к указанному материалу культурно-антропологических методов исследования.

Наш исследовательский интерес сосредоточен на одной разновидности советского детского ритуала и его вербальной составляющей — новогоднем празднике.

Он открывает годичный цикл календарных советских праздников: общегосударственных (День международной солидарности трудящихся 1 Мая, годовщина Великой Октябрьской социалистической революции, День рождения В. И. Ленина, День Конституции и пр.) и специализированных (День лесника, День космонавтики, День милиции, День театра и пр.). Составители советского календаря (календаря нового времени и новой жизни) стремились упорядочить жизнь советского человека, максимально заполнив его календарь «новыми» праздниками. По сути, создавалась календарная сетка, эквивалентная церковной, с чередованием будних и праздничных дней (с преобладанием последних, что было и в церковном календаре). Как замечает адепт «новых советских обычаев», «складывающиеся тысячелетиями народные обычаи заключают в своих формах, а иногда и содержании, много такого, что может быть с успехом наследовано нами и использовано при создании нового». Детский календарный цикл в основном совпадает с взрослым, разве что с добавлением собственно «детских» праздников: день рождения пионерской организации, «день (сезонного: осеннего, зимнего и т. д.) именинника» и пр.

Одним из самых популярных (в силу разных причин) стал именно новогодний ритуал. Существенно, что в советское время этот праздник становится общественным, хотя сохраняется и собственно традиционный семейный вариант. Но показательно, что семейный вариант — это лишь составная часть общественного ритуала, потому что Новый год советским обществом обязательно встречается публично (детские елки, корпоративные (производственные) вечеринки). Наряду с этим, в настоящее время усиливается тенденция отмечать этот праздник дома, в кругу семьи. Хотя не случайно, что неотъемлемой частью стереотипа «достойной встречи Нового года» является наличие в доме телевизора (этот стереотип растиражирован и массовой культурой, ср. мультфильм «Зима в Простоквашино»). По мнению И.А. Разумовой, «телевизор превратился в ритуальный предмет, прежде всего благодаря празднованию Нового года. Даже если его не смотрят в течение всей праздничной ночи, то время кульминационного момента и ритуальной паузы сверяют по бою курантов «по телевизору”»[5]. Нам важно обратить внимание на то, что телевизор служит посредником и одновременно формой приобщения ко «всему советскому народу» — коллективность встречи Нового года как раз и манифестируется в «сидении у телевизора». Причем передачи, которые показываются по телевизору («Голубой огонек» и т. п.), тоже призваны означить общественный, а вовсе не семейный характер праздника — публичная (пусть и муляжная отчасти) трапеза за общим столом.

Непосредственно же коллективная встреча Нового года осуществляется, как уже отмечалось, на общественных мероприятиях. Причем дата встречи может приходиться как на канун праздника (последние числа декабря) — и это характерно для взрослой аудитории, — так и на январь: даты детской елки свободно располагаются вокруг известной ночи и приходятся на весь период зимних школьных каникул. Тем самым заявляется значимость именно общественной встречи Нового года: участие в коллективном празднике — это акт приобщения к календарному событию, а вовсе не вечер в кругу семьи с шампанским.

Это исследование и посвящено такому общественному мероприятию, предназначенному для детской аудитории, — детской елке. Согласно ранее заявленному раздельному существованию в советской ритуальной традиции акционального и вербального компонентов (ход ритуала как последовательность действий и словесное описание этого хода — сценарий) обратимся к анализу структуры и семантики детского новогоднего ритуала, пользуясь сценариями, бытовавшими «на местах».

Работ, посвященных современной стадии детского новогоднего сценария, практически нет. Исключение составляет статья С. Б. Адоньевой «История современной новогодней традиции», в которой детская елка представлена в историческом аспекте. Так, Адоньева отмечает, что в первые пятнадцать лет советской власти Новый год официально не считался праздником (вплоть до 1935 года). Но в конце 1935 года появляется статья П. Постышева «Давайте организуем к Новому году детям хорошую елку» (Правда, 1935, 28 декабря), которая становится директивой к разработке советского детского новогоднего ритуала.

Действительно, как уже отмечалось, елка вскоре принимает официальный статус как мероприятие образовательных и воспитательных детских учреждений. Тем самым из семейного праздника елка становится праздником общественным. В результате такого санкционирования формирование традиции празднования происходит очень быстро (в считанные месяцы). В периодической печати, предназначенной для воспитателей («Молодежная эстрада», «Затейник», «Клуб и художественная самодеятельность», «Вожатый», появляются статьи, в которых излагаются рекомендации к проведению елки. Отдельным источником для проведения праздников становятся многочисленные методические разработки.

Объем сценария может колебаться от двух-трехстраничного текста до многостраничного «произведения». Столь существенное различие объясняется достаточно просто: сценарий, предназначенный для Кремлевской елки в Москве или для елки во Дворце пионеров им. Жданова в Ленинграде, существенно отличается по величине и сюжетному «размаху» от сценария Дома пионеров провинциального городка или рядового детского садика, пусть и в большом городе. Причем, как это ни покажется удивительным, независимо от объема сценария в нем содержится набор определенных сюжетных ходов и соответствующее клишированное словесное оформление.

Сначала, как правило, заявляется особость ситуации: смена одного года другим; расставляются оценки уходящему году и уточняются ожидания от будущего — старый год обычно оценивается как сложный, но в целом положительный:

Ведущий: Минувший год был годом славным.
Но время торопливое не ждет,
Листок последний сорван календарный,
Навстречу нам шагает Новый год!

Заметим, что концепт времени оказывается, что закономерно, наиболее актуальным для сюжетообразования сценарного действия: время может остановиться внезапно, его могут украсть вредители, стрелки часов перестают идти и пр. Всеобщее постулируемое ожидание как раз и обуславливает всяческое «оттягивание» наступления момента — тем самым и манифестируется его долгожданность.

Особая нетерпеливость приписывается детям, в силу их желания обрести подарки:

Ведущий:  Любой из нас, конечно, ждет
Веселый праздник Новый год,
Но больше всех на свете
Ждут этот праздник дети.

Воспитатель: Для всех несет он в каждый дом
Веселья пламя яркое,
И елку, скованную льдом,
И щедрые подарки.

Замечательным образом в цитированном отрывке сходятся «лед и пламень» — в мифологии новогоднего чуда совмещаются несовместимые явления и персонажи, в этом «схождении», собственно, и заключена «чудесность».

Но не все дети могут участвовать в празднике, а лишь те, которые соответствуют требованиям и нормативам:

1-й ребенок: Говорят, под Новый год,
Что ни пожелается, —
Все всегда произойдет,
Все всегда сбывается.

2-й ребенок: Могут даже у ребят
Сбыться все желания,
Нужно только, говорят,
Приложить старания.

3-й ребенок: Не лениться, не зевать
И иметь терпение,
И ученье не считать
За свое мучение.

Ребенок, каким он представлен в стихотворениях, — это существо, ведущее весь год образцово-показательный образ жизни:

Пионер: Мне на днях сказала мама:
«Если все отметки “пять”,
Значит, ты имеешь право
Елку весело встречать».

Но веселая встреча Нового года «осложняется»: основное сюжетообразующее значение несет преодоление препятствий, связанных с «порчей» Деда Мороза, Снегурочки, подарков и даже хода времени. Например, Снегурочка обращается к Деду Морозу:

Дедушка! Ты самый большой и добрый волшебник! Всю землю ты убрал в снежный белый наряд! Люди ждут прихода Нового года. Малышам снятся твои подарки. Они с нетерпением ждут в гости тебя и меня. Может, мы поторопимся. Как бы не опоздать.

В роли вредителя чаще всего выступает Баба-яга (девчонка ›жка и т. п.):

Черти: Что нам делать?
Как нам быть?
Как ловчее навредить?

(Все собрались в кружок, шушукаются. Распрямились. Главный черт хлопает одного по плечу):

 А спеши-ка, дорогой,
Ты за Бабою-ягой!

(Убежал. Черти пляшут.)

 Ох, набезобразим!
Ох и напроказим!
Праздник не забудут,
Долго помнить будут!

(Шаркающие шаги с метлой. Появляется Баба-яга):

 Ну, чего вам не спится, рогатые!
Расплясалися тут, бородатые!
Вот я вас помелом, оглашенные,
Учиню вам побои страшенные!

(Черти к ней, обступили и что-то толкуют. Лапами машут, прыгают. Яга, стукнув метлою):

 Веселиться не дадим,
Весь их праздник разгромим!
Я уж знаю в этом толк,
Нам поможет, братцы...

Все хором:

 Волк!!!